Но вот неожиданно поднялся ветер, затрещали вершины великанов дубов, посыпались старые гнилые сучья. Поднялась метель-пурга и закружилась по тайге, вырывая снежные хлопья и носясь с ними по лесу.
– Какое несчастье, – произнес Андрюша, – теперь нам вдвое труднее добраться до поселка. Пурга разыгралась не на шутку, и бедному Луну будет очень тяжело везти нас.
– Да, – согласилась Сибирочка, – и потом, ты не чувствуешь, что страшно холодно стало в лесу?
Действительно, стужа усилилась настолько, что даже привыкшим к студеному климату Севера детям она становилась все же не под силу. Мороз крепчал с каждым часом. С каждой минутой усиливался ветер. Все быстрее и быстрее кружила пурга. Ее злобный свист и дикий хохот жуткими, чудовищными голосами наполнили лес…
Дрожа всем телом, прозябшие дети жались друг к другу, стуча и лязгая зубами.
– Скорее бы, скорее добраться до жилья… Лун, голубчик, выручай из беды, родимый! – уже не опасаясь испугать свою маленькую спутницу, вслух говорил Андрюша.
Скрывать было нечего теперь. Сибирочка не хуже мальчика понимала грозившую им опасность. Замерзнуть в лесу и быть заживо погребенными пургой! О, какое новое страшное испытание посылала им судьба.
– О, если бы добраться только до поселка, – говорила она, с мольбою складывая онемевшие ручонки и поднимая к темному небу молящие глаза, – только бы выбраться из этой ужасной тайги, доехать до машины… Мы никогда не вернемся сюда больше… Мы уедем в Петербург, Андрюша, к тете Аннушке, как велел дедушка… Попросим добрых людей дать нам на дорогу и уедем, – еле ворочая языком, роняла она.
– Нет-нет, просить не надо… На дорогу нам с тобою хватит денег, – также с трудом отвечал Андрюша. – Покойный отец оставил мне немного денег, умирая. Я ношу их всегда с собой… Они зашиты в подкладке моей куртки. Я так боялся, чтобы Палец с сыновьями не отняли их у меня. Нам хватит этих денег на дорогу… Лишь бы добраться до поселка. От него рукой подать до машины, а там в Тобольск, оттуда в Петербург к твоей тетке! Да… да!
– А ты поедешь со мною? – робко произнес под ухом Андрюши трепещущий, охрипший голосок. – Поедешь тоже к тете Аннушке?
Андрюша крепко обнял девочку.
– Я с тобой никогда не расстанусь, Шура! Ты будешь моей маленькой сестренкой. Отныне я всегда останусь твоим защитником и другом. Ведь мы оба сироты и оба одиноки… Сам Господь свел нас с тобой, – решительно проговорил мальчик и ласково взглянул в посиневшее от стужи личико своей спутницы.
Между тем Лун невольно замедлял все больше и больше шаг. Пурга свирепо наскакивала на несчастное животное, хлопья снега слепили ему глаза, ветер, бросаясь под ноги, мешал бежать вперед. Пена комками катилась изо рта коня-собаки. Он едва передвигал ноги. Его шаг становился все медленнее и медленнее теперь. Наконец он остановился совсем и, силясь оглянуться на детей, громко, протяжно завыл. Андрюша весь встрепенулся, точно очнувшись от тяжелого сна.
– Я знаю, что делать, – стараясь говорить бодро, произнес он, лязгая зубами. – Я отпрягу Луна и пущу его одного. Привяжу только к его шее мой пояс. Он доберется до поселка и приведет к нам людей… Они успеют найти нас, пока мы не замерзнем! Не правда ли, Шура?
– Делай что знаешь. Ты такой умный и большой! – прошептала девочка, сонливо склоняя на плечо Андрюши свою отяжелевшую головку.
Мальчик, с трудом двигая закоченевшими ногами, вылез из саней и трясущимися, холодными, как лед, скрюченными пальцами стал отвязывать веревочную упряжь Луна. Потом он ласково обнял одной рукой умную собаку, другою с трудом отстегнул на себе пояс и перекинул как ошейник через голову животного. Умный пес понял, казалось, чего от него хотели. Он ласково взвизгнул, лизнул руку Андрюши, в котором чуял теперь своего временного хозяина, и, блеснув в темноте глазами, с громким лаем исчез за деревьями тайги.
Андрюша медленно вернулся к саням. Его тело ныло, разбитое стужей. Глаза слипались, голова кружилась, и все мысли путались в ней. Он взглянул на Сибирочку, лежавшую неподвижно на санках. Во тьме наступающей ночи ее лицо смутно белело. Он притронулся к нему рукою. Оно было холодно и неподвижно.
– Замерзла! – воплем вырвалось из груди мальчика. – Замерзла! Оттереть ее надо снегом… Надо отогреть во что бы то ни стало! – лепетал он коснеющим языком и нагнулся к ней исполнить свое намерение… Но тут в голове у него вдруг зазвенело, страшная сонливость сковала все существо, и мальчик, обессиленный, упал на снег рядом со своей маленькой подругой.
А пурга по-прежнему все шумела, все бесилась и громко свистела над головами двух замерзающих детей…
– Петербург! Приехали!
– Уже приехали, дяденька?!
– А ты бы еще хотел ехать, мальчуган?
И высокий плечистый кондуктор, добродушно ухмыляясь, похлопал по плечу Андрюшу.
– Никак, короток путь от Тобольска показался тебе, паренек? – прибавил он с ласковым смехом.
Путь от Тобольска до Петербурга не мог ни в каком случае уставшим и измученным за дорогу детям показаться коротким. Добродушный кондуктор шутил, говоря это; но ни Андрюша, ни Сибирочка, приютившиеся в уголке вагона, не могли отвечать шуткой на шутку. Чужой, незнакомый им город, мелькавший вдалеке огромными домами, церквами, высокими трубами фабрик и заводов, – все это было так малознакомо, так чуждо для детей, выросших в тишине дремучей тайги и маленьких крестьянских поселков! К тому же они ехали не только в чужой город, но и в чужую семью, в семью какой-то тети Аннушки, которую Сибирочка знала только по рассказам покойного деда да по ее редким письмам из Петербурга, а Андрюша и вовсе не знал этой тети.