Между тем шаги были уже совсем близко. Кто-то с остервенением пробивал себе путь, бешено ломая сучья и ветки по дороге. Вот они затрещали неистово, раздвинулись, и огромный бурый медведь выскочил из чащи и очутился в двух шагах от онемевших от ужаса детей.
– О! – простонала Сибирочка и закрыла лицо руками.
Медведь повернул голову, увидел детей и неожиданно поднялся на задние лапы. Оглушительный рев вырвался из его могучего тела. Тут только дети увидели зиявшую рану в боку медведя и тянувшуюся по его следу на снегу кровавую полоску. Глаза зверя были налиты кровью, пасть широко раскрыта. Казалось, полученная рана привела в бешенство страшное чудовище, и, издавая страшное рычанье, оно готово было уже кинуться на неожиданного и беспомощного врага. В одну минуту Андрюша сообразил, что от разъяренного лесного чудовища нет спасения.
Если смерть под ножом лесного бродяги была ужасна, то вдвое ужаснее казалась она в когтях страшного медведя.
Андрюша взглянул на Сибирочку. Она была белее снега и вся трепетала, как птичка, прижавшись к нему. Если бы у мальчика было какое-нибудь оружие, он, не задумываясь ни на минуту, кинулся бы на четвероногого врага. Но увы! Оружия не было у Андрюши – значит, не было и спасения. Он крепко обнял девочку и, прислонив ее головку к своей груди, старался заслонить ее от ужасного зверя.
Раненый медведь с тем же жутким рычанием и с налитыми кровью глазами двинулся вперед. Его дыхание и хрип, выходивший из горла, теперь обдавали головы детей… Огромные лапы с острыми когтями, выходившими из-под мохнатой шкуры, направились к ним. С диким ревом чудовище пригнулось к земле, и…
Что-то просвистело в воздухе и изо всей силы впилось в голову зверя. Дикий, оглушительный рев прорезал тишину тайги. Обливаясь кровью, медведь с шумом рухнул навзничь, обагряя алыми пятнами снег кругом себя. На месте страшного чудовища перед изумленными детьми появилось что-то странное, необычайное, чего еще не встречали ни Андрюша, ни его маленькая спутница никогда за все время их коротенькой жизни.
К изумленным детям у входа в их пещерку подошло небольшого роста круглолицее существо, все с головы до ног зашитое в звериную шкуру. На странном существе была меховая куртка, плотно обхватывающая его спину и грудь, длинные штаны, узкие, словно трубки, из того же меха, невысокие сапоги из шкуры какого-то желтого зверька и меховой колпак, надвинутый на самые брови, из-под которых, поблескивая, сверкали маленькие, косо расставленные, но отнюдь не злые глазки. Плоский приплюснутый нос, толстые губы и румяные лоснящиеся щеки – все это так и дышало не то недоумением, не то любопытством.
Странное существо смотрело во все глаза на детей. Дети – на странное существо. Потом маленькие глазки звероподобного, благодаря его шкурам, человечка сузились. Лицо расплылось в широчайшую улыбку. Прищелкнув языком, странное существо проговорило ломаным русским языком:
– Твоя, здравствуй! – и закивало меховым колпаком вперед и назад, вправо и влево.
– Здравствуйте! – едва приходя в себя от изумления, произнес Андрюша. – Это вы убили медведя? – тотчас же сделал он вопрос.
– Моя убил, – опять закивал и заморгал глазами маленький человечек, – моя убил. Нымза убил. Великий шайтан помог Нымзе. Лесной хозяин пришел на чум к Нымзе, барана взял, рыбы взял и в лес ушел. Нымза за ним… В тайге догонял, стрелу пускал. Не долетала стрела… Другая пускал… не долетала… топором башка рубил, пополам башка… Помер лесной хозяин!
– Убит, – согласился Андрюша.
– Хорошо убит. Не встанет. Шкуру моя в город к русским понесет. Мясо коптить на шоле будет моя и твоя угостит. Поди на чум к Нымзе, твоя у Нымзы в гостях будет!
И странное существо ободряюще похлопало по плечу Андрюшу.
– Спасибо, что в гости зовешь… Я и эта маленькая девочка устали и голодны… Накорми нас у тебя на чуме… Ты ведь живешь близко? – попросил он странного человечка.
– Моя близко, ошень-ошень близко живет, в тайге живет. Моя – остяк. Нымза – остяк, лето рыба ловит, зимой зверя бьет. Моя давно в тайге живет… Одна живет… Шкуры носит продавать на русские город… Нымза – остяк, но русских любит, хоть великому шайтану и лесным духам молится. Русским Нымза первый друг. Вот убил лесного хозяина Нымза; моя – лапы себе берет, твоя – голову отдаст, сердце и печенку, все самое, ух, вкусная другу отдаст Нымза!
– Спасибо тебе. Сведи нас к себе, голубчик. Девочка устала и голодна, и я тоже, – попросил Андрюша.
– Твоя сестра? – ткнул бесцеремонно остяк пальцем в Сибирочку.
– Нет. Сиротка, чужая. Помоги нам. А я тебе с медведем управиться помогу.
– Спасибо. Моя согласна. Вот бери нож. Не попорть только шкура. Гляди, как моя работать будет. – И, говоря это, остяк быстро вытащил острый нож из своего мехового сапога. Оттуда торчали еще деревянные стрелы с медными острыми наконечниками, похожими на маленькие кинжалы. Лук болтался на спине охотника. Ружья у него не было, только кривой топорик был воткнут за поясом. Медведь лежал неподвижно с другим таким острым топориком, ловко раздвоившим ему череп.
Нымза подошел к убитому зверю и начал с того, что вынул у него топорик из головы. Черная кровь брызнула из раны. Нымза бросился на колени, приник к голове медведя и с жадностью стал пить теплую кровь.
Сибирочка с ужасом и отвращением смотрела на Нымзу. Она не встречала еще охотников-остяков и не знала их обычаев и вкусов.